- Завеса не там, - Эльмо взмахнул рукой, намекая на перевал Одиночества. – Она здесь… - он постучал согнутым пальцем по виску. На мгновение Клариссе показалось, что морда чудовища становится прозрачной, тает, и что вот-вот она сумеет разглядеть его настоящее лицо.
- Я не понимаю, - проговорила девушка. – Ты знаешь, что скоро должен умереть, но совсем не думаешь об этом. Кто ты?
- Я чудовище, - с иронией отозвался Эльмо. – А такой фасон платья, кстати, в Ирмегарде уже не моден.
Клариссу это отрезвило. Она выпрямилась, придала своему лицу суровое выражение.
- Был бы ты человеком… - она презрительно поморщилась. – А, всё равно тебя сожгут.
И на этом разговор закончился.
6.
Иеронимус проснулся рано утром, и с удивлением обнаружил, что ему уже принесли завтрак и теплую воду. Инквизитор, которому давно не выпадала удача как следует умыться и позавтракать, с наслаждением сделал и то, и другое, не забыв вознести хвалу Единому.
Потом он открыл дверь и обнаружил Эльмо.
- Встань, - сказал инквизитор. Пленник, чья заросшая шерстью физиономия надежно скрывала любые эмоции, посмотрел на церковника снизу вверх и не двинулся с места. – Встань, - повторил инквизитор и привычно дернул невидимый поводок.
Эльмо вздрогнул от боли, но не шевельнулся.
- В чем дело? – бесстрастно спросил Иеронимус. – Ты пустил корни?
- Я не встану, - тихо ответил пленник. – Не могу. Ноги не держат.
Инквизитор молча пошел прочь.
- Иди! – выкрикнул Эльмо. – Правильно, правильно, иди – и я наконец-то сдохну, потому что и впрямь не могу подняться!
- Нет, так не пойдет, - пробормотал церковник и остановился. – Похоже, он и вправду выдохся… эй, слуга!
…наблюдая, как слуги помогают чудовищу подняться – надо сказать, они с большим рвением прислуживали бы настоящему медведю! – инквизитор задумчиво улыбался. Эльмо перенесли в комнату, усадили в кресло и принялись стаскивать сапоги.
Чародей застонал.
Лакеи, испугавшись звериного рыка, отпрыгнули в сторону.
- Продолжайте, - негромко приказал инквизитор. – Он не опасен.
Они медлили.
- Чего боитесь, олухи? – презрительно бросил церковник. – Кому говорю, он не кусается…
- Я сам, - пробормотал Эльмо и осторожно принялся за дело. Пару раз он обессилено откидывался на спинку кресла, но когда, наконец, ему удалось снять сапоги, даже слуги не сдержались и сочувственно закивали при виде того, во что превратились его ноги.
- Позовите лекаря, - хмуро произнес Иеронимус. – Ну, что стоите?
Они переглянулись, и один, посмелее, сказал:
- Но, отче… в замке всего один лекарь – ноблесса Эуфемия!
Инквизитор прищурился – и повторять второй раз ему не пришлось.
… - Я поражаюсь тебе, - Эльмо наблюдал за церковником краем глаза. – Зачем тащить меня в Вальтен, рискуя жизнью? Не понимаю. Ты для меня закрытая книга, Иеронимус. Каковы твои мотивы?
- Они тебя не касаются, - отозвался инквизитор. – Но должен сказать, что ты для меня – открытая книга. Ты столько раз за всю дорогу пытался разозлить меня… надеялся, что я приду в ярость, забуду о долге и убью тебя?
При этих словах Эльмо покраснел и невольно порадовался, что церковник этого не видит.
- Знаешь, в чем твоя ошибка?
- В чем же? – голос чародея прозвучал глухо. – Я хотел умереть. И хочу.
- Нет, вовсе нет, - инквизитор улыбнулся. - Ты предпочел бы умереть легко, но на самом деле больше всего на свете любишь жизнь. Вот это самое жизнелюбие тебя выдает, потому что я чувствую фальшь. Ты всем своим видом пытаешься демонстрировать веселое презрение ко мне, к инквизиции, к смерти… но в твоих глазах я вижу страх. А ещё, на самой глубине, я вижу страстное желание жить. Это значит, что ты и впрямь доживешь до костра… что не может меня не радовать.
Чародей молчал.
- Шансов нет, Птаха, - задумчиво произнес Иеронимус. – Тебе не видать легкой смерти, а жизни – тем более. Поверь, я не испытываю к тебе личной ненависти. Пора бы уже понять – и смириться или раскаяться. Единый, Изначальный примет тебя в объятия…
- Мне они не нужны, - промолвил Эльмо. – А шанс есть всегда… до последнего вздоха.
- Так дыши, - ухмыльнулся Иеронимус. – Пока есть возможность.
Дверь отворилась, и вошла ноблесса. Она не носила украшений и одета была скромно, в простое серое платье, но все-таки никто не принял бы её за служанку. Коротко поздоровавшись с инквизитором, она взглянула на ноги чародея, на которых кожа местами стерлась до живого мяса, и тотчас повелела слуге подать её лекарский сундучок.
Эльмо зажмурился, когда она начала смазывать его мозоли каким-то жгучим составом темно-зеленого цвета, но не издал ни звука.
- Это разрешенные травы, отче, - сказала Эуфемия, заметив, что инквизитор с интересом заглядывает в её сундучок. – Заячья кровь, маун, проскурняк… у меня нет ни куриной слепоты, ни дур-зелья, ни, тем более, сонной одури. Можете быть совершенно спокойны.
- Я спокоен, - бесстрастно отозвался Иеронимус. – Вы умелый лекарь.
- Слуги часто болеют, а ранятся ещё чаще, - Эуфемия пожала плечами. – Так уж вышло, что Единый не дал мне особой склонности к вышиванию или шитью, но врачевать мне нравится. Надеюсь, - она лукаво улыбнулась, - Церковь пока ещё не запретила женщинам заниматься этим?
- Пока не запретила, - отозвался инквизитор, с особым чувством произнеся первое слово. Улыбка Эуфемии погасла.
Закончив бинтовать ноги Эльмо, она заметила:
- Это чудище хорошо переносит боль. Оно вообще её чувствует?
- Конечно, - впервые подал голос сам пленник, приложив руку к груди. – Но в предчувствии того, что ожидает меня в пыточных подвалах инквизиции, эта боль угасает, как свеча на ветру… моя благодарность вам, ноблесса, за оказанную помощь. Я об этом не забуду.
- Как-нибудь обойдусь без твоей благодарности, - ноблесса собрала свой сундучок. – Хотя должна признать, твои манеры намного лучше, чем у некоторых… моих знакомых.
Эльмо не сдержал усмешки, а Иеронимус спрятал лицо под капюшоном.
- Я прикажу, чтобы принесли башмаки из мягкой кожи, - проговорила Эуфемия, вновь становясь холодной и неприступной. – Доброго вам дня, отче…
- …а мне – легкой смерти, - подхватил пленник. – И, может быть, вы проявите свою доброту ещё раз, ноблесса? Пусть вместе с башмаками мне принесут что-нибудь съедобное…
7.
Айлин нашли к полудню недалеко от деревни. Она лежала на траве лицом вниз; одежда девушки превратилась в лохмотья, волосы были спутаны, а все тело покрыто ссадинами и царапинами.
Ни одна из ран не была серьезной.
Когда Айлин перевернули и увидели её лицо, испугались даже бывалые охотники: в глазах девушки застыл ужас, рот был искажен в немом крике…
- Её что-то испугало до смерти, - пробормотал кузнец.
Остальные молчаливо с ним согласились.
… - Я бы сказал так, - Иеронимус закончил осмотр тела. – Она бежала по лесу сломя голову, бежала, пока хватило сил. Видишь эти царапины? Это ветки. В этих местах очень густой подлесок… а в волосах у неё запутались листья – это потому, что она несколько раз падала – отсюда, кстати, и синяки, - а потом поднималась и бежала опять. Но некто или нечто, преследовавшее Айлин, даже не притронулось к ней. Ну?
- Что ты хочешь от меня услышать? – хмуро спросил Эльмо. Селяне оставили Иеронимуса наедине с трупом, но пленный чародей вынужден был остаться и наблюдать за работой инквизитора.
- Обычно я всегда прошу совета у беспристрастного… человека, - спокойно отозвался Иеронимус. – Иногда я упускаю из вида важные детали, потому что их застят мелочи, кажущиеся мне существенными. Ну, у тебя есть свежие мысли?
- Только одна, - ухмыльнулся пленник. – Если она умерла от того, что бежала так долго…
- Её сердце разорвалось, - уточнил церковник.
- Да… так вот, если она от этого умерла, то почему жив её преследователь?
- Резонно, - Иеронимус обхватил рукой подбородок. – Да, ты прав…
- Может, никто её не преследовал? – предположил Эльмо. – Её сильно испугали, да, а все остальное она придумала сама. В ночном лесу перепуганной девушке такое может привидеться… и не только привидеться…
- Где же преследователь? - пробормотал инквизитор, пропуская мимо ушей последние слова. – Может, он был верхом? Нет, охотники бы нашли следы. Они сказали, там кроме неё никто не проходил… нет, если бы она просто испугалась ночного леса, то рано или поздно остановилась бы…
- Порча? – высказал новое предположение Эльмо.
- Я не чувствую, - ответил Иеронимус не очень уверенно.
- Лесные духи шалят?
- Хороши шалости, - инквизитор посуровел. – И в твоей стране такое случается?
- Изредка, - Эльмо пожал плечами. – Всякое бывает.
- Вот поэтому мы их и изгнали два века назад, - подытожил церковник. – Но духи все-таки могут иметь к этому отношение. Если вернуться к версии с колдуном, значит, кто-то наслал на неё наваждение…
- Значит… - Эльмо внимательно смотрел на Иеронимуса.
- …значит, ищем колдуна, - спокойно закончил инквизитор.
8.
- Моя госпожа… - скрипач, стоявший у окна, низко поклонился.
- Ты грустен сегодня, - она попыталась заглянуть в его глаза, но юноша упорно отводил взгляд. – Боишься меня, Тамме? Я не кусаюсь.
- Что вы, моя госпожа, - он густо покраснел, но продолжал разглядывать что-то, по всей видимости, очень интересное за окном. – Вы так прекрасны, что смотреть на вас опасно, как на солнце – мне дороги мои глаза…
- Но руки дороже? – она лукаво улыбнулась.
Тамме молча кивнул.
- Тогда сыграй для меня.
Музыкант подчинился, хотя скрипка обжигала ему пальцы.
…из-за угла за ними наблюдала худенькая фигурка в темном плаще.
9.
Поначалу Эльмо, вынужденный везде следовать за Иеронимусом, прислушивался к рассказам сельчан, но вскоре потерял интерес. Его вновь обуяла черная меланхолия – как накануне вечером, в трактире, когда скрипач заиграл странную мелодию.
Они сидели за столом у камина. Старая Лисица сосредоточенно переставлял кувшины с места на место, делая вид, что ничего не слышит. Инквизитор в двадцатый раз внимал рассказу о том, как собравшиеся на празднество пили, ели, танцевали, а потом слушали заезжего музыканта.
Инквизитор слушал очень внимательно, и Эльмо не покидало ощущение, что Иеронимус видит во всех этих историях нечто, ускользающее от чародея.
…Роза, которая была слаба умом и с рождения не произнесла отчетливо ни одного слова, вдруг сказала скрипачу: «Сыграй мне!»
…Эмма, служанка, уронила кувшин и с плачем выбежала из трактира – больше её никто не видел.
…Айлин упросила музыканта сыграть для неё – это был единственный раз, когда он согласился.
Айлин уже не спасти…
Чародей вдруг остро осознал, что ему тоже осталось жить совсем недолго.
- Если эти поиски затянутся, я сойду с ума, - Эльмо не заметил, что думает вслух. – Хоть бы этот убийца быстрее нашелся…
- А я его уже нашел, - инквизитор усмехнулся, и Эльмо вздрогнул. – Разве ты ещё не понял ничего?
- Не понял и не хочу понимать, - чародей опустил голову. – Я устал. Если уж суждено всему заканчиваться, пусть это произойдет побыстрее.
Иеронимус вздохнул.
- Я знал, что твоя храбрость скоро перейдет в истерику, Птаха. Крепись…
- И кто же убийца? – безразлично спросил Эльмо. – Уж не скрипача ли ты подозреваешь? Нет, это не он…
- Отчего же? – в тени капюшона было трудно разглядеть выражение лица инквизитора. – Скажи, отчего?
- Разве мнение презренного колдуна что-то значит для служителя церкви? – чародей криво улыбнулся. – Если бы ты не лишил меня Силы, я бы тотчас распознал сородича среди этих людей.
Иеронимус покачал головой. Эльмо вдруг встревожился: что-то странное было в их разговоре, что-то неправильное.
- Ты забываешь, Птаха: колдовать может и человек, не обладающий Силой, а всего лишь знающий заклятия. Ваша Сила сродни не музыке, которой владеет лишь умелый, а пению – без сомнения, слушать истинного певца приятнее, но и безголосый может при случае спеть несложную песенку. Твоя помощь в этом деле мне не нужна, у меня есть свои способы. Но продолжай, мне интересно.
- Я понял ход твоих мыслей, - тревога Эльмо нарастала. – Скрипач – единственный чужак. Церкви, судя по всему, не боится. Играет так, что слушатели погружаются в транс. Что ещё? Ах, да. Каждая из пропавших девушек пыталась привлечь его внимание…
- И что из этого следует? – спросил Иеронимус.
- Ничего! – ответил чародей с внезапной злобой. – Он не колдун! Не колдун, потому что… не может человек, создающий такую прекрасную музыку, быть убийцей!
Если до этого их разговор казался чародею странным, то теперь произошла и вовсе немыслимая вещь: инквизитор расхохотался, да так, что Лисс от неожиданности выронил кувшин.
- Да ты сущий ребенок, Птаха! Хоть сам понял, что сказал?
- Он не мог этого сделать! – упрямо повторил Эльмо. – Я… я знаю. Я слушал его музыку…
- Я тоже.
- Да, но… она не предназначалась тебе! - Эльмо вонзил когти в ладони. – Не знаю, что ты собираешься сделать, Иеронимус, но прошу, не спеши!!
И мир перевернулся.
- Я попробую, - серьезно сказал инквизитор, кивая.
…Эльмо наконец-то понял, что показалось ему странным.
Они говорили на равных.
10.
Изорский нобиль появился рядом с Клариссой, точно из-под земли, и взял её за руку.
- Почему ты избегаешь меня?
Пальцы Бертрама были холодны как лед, а в глазах плясали веселые чертики. Кларисса судорожно вздохнула и попыталась изобразить улыбку, но самообладание покинуло девушку…
- Ты боишься, - теперь он напоминал кота, завидевшего кувшин со сливками – блестящие глаза, довольная улыбка, разве что не мурлычет от радости. – Сегодня опять будет пир… но я хотел поговорить с тобой днем. Где ты была? Отчего тебя никто не видел? Я знаю, я спрашивал слуг…
- Слуги? – наконец-то она сумела выдавить из себя хоть слово. – Не… не знаю. У меня сегодня было много дел…
- Дела… - Бертрам тронул её волосы. – Какие могут быть дела у такой юной девушки?
Кларисса задрожала.
Помощь пришла неожиданно в лице Дамиетты. Девочка была на удивление серьезна и очень бледна.
- Тебя ищет отец, Клэр, - она обращалась к сестре, но пристально смотрела на Бертрама. – Поторопись.
Кларисса, с трудом сдержав вздох облегчения, ретировалась.
Дамиетта и Бертрам смотрели друг другу в глаза, не мигая.
11.
В этот раз Клариссе не повезло: почетное место по правую руку от нобиля досталось Иеронимусу, и девушка очутилась между инквизитором и изорским нобилем. Впрочем, Бертрам на неё даже не смотрел, а церковник, напротив, был любезен и вовсе не столь чопорен, как накануне вечером.
Но больше всего Клариссу волновало не это.
- Почему ты раньше мне не сказала, что не любишь Бертрама? – спросила Дамиетта, хмурясь. – Теперь можешь не беспокоиться, всё будет хорошо.
Кларисса сумела только кивнуть – на большее у неё не хватило сил. И вскоре после этого чудовище-чародей, проходя мимо неё, еле слышно проговорил: «Он знает колдуна». Теперь Эльмо сидел на полу позади инквизитора; звериная физиономия непроницаема, взгляд устремлен в пустоту.
Пир шел своим чередом, но вчерашнее веселье куда-то подевалось. Кларисса видела, что гости испуганы и почти не разговаривают друг с другом, а если и встают, чтобы поздравить Эуфемию, то лица их выглядят не очень-то радостными.
«Все знают, - с ужасом поняла девушка. – Все ждут…»
В пиршественном зале было душно, словно перед грозой, и это чувствовала не только она.
Дамиетта вдруг заговорила, отрешенно глядя перед собой:
- Я как-то слышала историю о нобиле, у которого было семь жен.
За высоким столом стало тихо.
- Дитя, сейчас не время рассказывать сказки, - нервно заметила Эуфемия. – А слухи тем более.
Девочка удивленно подняла брови.
- Но это не сказка и не слух, это правда! У нобиля было семь жен, он их всех убил и закопал в саду, а потом захотел жениться в восьмой раз…
- Откуда такая осведомленность? – поинтересовался Бертрам с улыбкой, но что-то в его голосе насторожило Клариссу. – Уж не сама ли ты была одной из его жен?
- Нет, - серьезно ответила Дамиетта. – Но я точно знаю, где он закопал все семь трупов.
- Достаточно! – воскликнул Арнульф с недовольным видом. – Дочь моя, сегодня неподходящее время для твоих фантазий… сыграй мне, музыкант!
Скрипач, до того сидевший у камина, медленно встал, взял скрипку и смычок и прошел к высокому столу, словно не замечая, что за ним следят почти все гости.
- Сыграй, - повторил нобиль.
Музыкант повиновался.
…гроза, которую все ждали, разразилась в его музыке. Кларисса вжалась в спинку кресла – ей казалось, что вот-вот ударит молния и поразит Тамме, потому что так играть нельзя. Музыка подхватывала, уносила в заоблачные выси – туда, где серебряные и золотые драконы ловят попутный ветер. «Но это запретное, запретное место!!» Кларисса зажмурилась, но образы драконов никуда не делись, даже наоборот – стали ярче.
Пришла невольная мысль: «Его струны – наши души…»
Едва мелодия смолкла, девушка оглянулась: чудовище-чародей по-прежнему сидел, скрестив ноги, но по его заросшему шерстью лицу текли слезы. Она и сама была готова разрыдаться, потому что догадалась, что должно было произойти.
Нобиль украдкой вытер слезу, а Иеронимус поднялся, откинув капюшон, и сказал:
- Прекрасная музыка. Уж не с её ли помощью ты заколдовал тех девушек?
В зале стало очень тихо – казалось, гости даже дышать перестали.
- Я никого не убивал, - сказал скрипач. Он был очень бледен, но совершенно спокоен. – Я могу это доказать.
- Но ты знал, что я тебя подозреваю? – лицо инквизитора было непроницаемым.
- Церковь не жалует бродячих музыкантов, - ответил Тамме с легкой усмешкой. – Но я и правда всего лишь скрипач, а не колдун, отче. Я каждую из этих девушек видел всего по разу и едва ли вспомню, как их зовут. И я почти не выходил из трактира… это могут подтвердить слуги и сам господин Лисс.
- Ты слишком хорошего мнения о людях, - Клариссе показалось, что угол рта Иеронимуса дрогнул. – Кое-кто из них обвиняет тебя и только тебя во всем, что произошло. Но если ты говоришь, что невиновен… клянись. От имени Церкви я требую от тебя Священную клятву.
Теперь люди, сидевшие в зале, казались замерзшими.
- А если я не хочу? – Тамме опустил голову и голос его прозвучал глухо. – Эта клятва отнимает год жизни у того, кто её произносит. Она ложится на сердце, как кусок льда. Зачем, если я не виноват?
Инквизитор не ответил, и тогда музыкант положил скрипку и смычок на пол, сложил ладони в знаке Великой книги и заговорил:
– Именем Церкви, призываю в свидетели своих предков. Пусть подтвердят они, что я чист, и я не убивал…
Скрипач произнес от начала и до конца всю Священную клятву. На последних словах голос Тамме внезапно сделался хриплым; музыкант схватился рукой за горло, но все же сумел договорить.
Клятва отзвучала, молния не поразила отступника. Он долго стоял, опустив голову, потом выпрямился и посмотрел на инквизитора. В волосах музыканта появилась седина, а у глаз – морщины.
Он постарел на год…
От долгой неподвижности ноги Клариссы заледенели. Она опять оглянулась: Эльмо смотрел прямо на неё, улыбаясь.
Иеронимус по-прежнему был спокоен – казалось, он только этого и ждал. Но, когда он заговорил, Кларисса едва не потеряла сознание от ужаса.
- Я знаю, - просто сказал инквизитор. – Но я должен был просить тебя принести клятву, потому что иначе никто бы не поверил тебе, - он повернулся к нобилю. – И мне бы тоже никто не поверил.
Арнульф посуровел.
- Отче, о чем ты говоришь? – спросил он, нахмурившись. – Чему мы можем не поверить?
- Скрипач в самом деле ни при чем, - проговорил Иеронимус. – Все произошедшее – дело рук не колдуна, а… колдуньи.
- Невозможно, - Эуфемия вскинула голову. – Ведь пропали девушки, разве нет?
- Предположим, ей нужны их молодость и красота, - парировал церковник. – Но отчего вы не спросите, почему я так решил?
Все молчали.
- Когда мы вышли из трактира вчера ночью, я заметил, что кто-то подслушивал под окном, - сказал инквизитор. Тут Кларисса услышала странный звук и быстро обернулась: Эльмо смотрел в спину Иеронимусу с такой злобой, что девушка невольно испугалась – уж не кинется ли он на инквизитора? Тот, между тем, продолжал: - Я разглядел, что это женщина – точнее, молоденькая девушка в темном плаще. Она быстро скрылась в темноте, думая, что ускользнула незамеченной.
Иеронимус выдержал эффектную паузу.
- Там, где прошло это… создание, остался след. Я чувствую его так же отчетливо, как вы, сидящие за этим столом, ощущаете запахи блюд. И, что самое главное, - он взмахнул рукой, - этим запахом магии пропитан весь дворец. Это значит, колдунья среди нас.
Повисло тяжелое молчание.
- И что же нам делать теперь? – спросил Бертрам. Он единственный из всех не выглядел обеспокоенным.
- Во имя Единого, Изначального, - инквизитор низко опустил голову. – Пусть брат Джок вместе со слугами обыщет покои всех женщин… если где-то он найдет колдовские предметы, мои слова подтвердятся. Мы же пока останемся здесь.
- Прошу, - Эуфемия откинулась на спинку кресла. Щеки её пылали. – Если бы вы не были служителем церкви, отче… но я согласна. Пусть мои комнаты обыщут в первую очередь. Ненавижу долго ждать.
- Выполняйте! - хриплым голосом приказал Арнульф.
Духовник, бледный и дрожащий, повиновался.
…ожидание казалось бесконечным.
- Такое унижение, - вполголоса проговорила Эуфемия. – Если об этом узнают в Вальтене…
- Бояться нечего, - отозвался Арнульф. – Вся наша семья чиста.
- Мы это увидим сейчас, - инквизитор вновь спрятал лицо под капюшоном.
Вновь настала тишина – пока не вернулся духовник.
На вытянутых руках он нес книгу в переплете из черной кожи с массивными медными застежками. Опустившись на колени перед высоким столом, он положил её на каменные плиты пола и вполголоса проговорил:
- Прошу позволения удалиться, чтобы совершить очищение. Эта вещь полна магии.
- Прежде скажи нам, - Иеронимус встал, - где ты нашел её?
- В покоях одной из ноблесс, - с каждым словом Джок говорил все тише и тише.
- Чьих? – Арнульф поднялся так резко, что его кресло с грохотом перевернулось.
Вместо ответа духовник вытянул руку и дрожащим пальцем указал…
- Нет! – закричал Бертрам. – Этого не может быть!
Эльмо не сдержал стона.
…на Клариссу.
«Вот все и кончилось, - только и успела подумать девушка перед тем, как сознание милосердно покинуло её. – Как жаль…»
12.
- Это не она, Иеронимус! – чуть не плача, повторил Эльмо в десятый раз. – Не она!
- Отчего же? – инквизитор шел по темному коридору, не оглядываясь. – Ты так уверен в её невиновности… не иначе, знаешь девушку лучше меня? Уж не беседовал ли ты с ней?
- Мне… следовало догадаться… раньше, - чародей едва поспевал за своим мучителем. – Твоя невидимая удавка… это ведь заклятие подчинения?! Вот откуда ты всё узнал – из моих мыслей!..
Иеронимус резко остановился, и Эльмо налетел на него. Инквизитор развернулся и схватил чародея за воротник прежде, чем тот успел отскочить.
- Запомни раз и навсегда, - прошипел церковник. – Я не использую заклятий. Да, я читаю твои мысли – такова воля Единого. Я слышал весь ваш разговор, я знал о девушке, которую ты увидел возле трактира. От меня ничего нельзя скрыть, понял?!
Вместо ответа Эльмо оскалил зубы и зарычал.
- И не мешай мне! – добавил инквизитор.
Клариссу заперли в её собственной комнате, которую перед этим тщательно обыскали, но ничего колдовского больше не обнаружили. Когда Иеронимус и Эльмо вошли, оказалось, что девушка уже пришла в себя. Она сидела у окна, и рассветные лучи золотили её кожу, скрывая неестественную бледность.
- Бертрам уехал, - прошептала Кларисса. – Вот и славно.
Эльмо и Иеронимус промолчали.
- Я не колдунья, - произнесла она, не глядя на них. – Но клятву приносить не буду. Делайте со мной, что хотите.
- Что за книгу нашли у тебя в комнате? – лицо инквизитора было бесстрастным.
- Не имею понятия, - девушка равнодушно пожала плечами. – Впервые увидела.
- Отчего ты не хочешь поклясться? – торопливо спросил Эльмо и съёжился в ожидании удара.
Кларисса посмотрела на него удивленно.
- Отвечу, если ты скажешь, для чего перешел Завесу теней.
Эльмо глухо зарычал.
- Говори, - тихо сказал Иеронимус. – Мне тоже интересно будет это услышать.
- Идет война, моя госпожа, - чародей поклонился. – Уже давно. Можете считать, что я шпион армии Ирмегарда. Мне нужно было проникнуть в Риорн незамеченным… - при этих словах инквизитор улыбнулся, - …но я обнаружил, что с некоторых пор королевство находится под защитой странного заклятия, из-за которого все жители Риорна видят меня не человеком, а чудовищем. До этого в Ирмегарде только слышали о Завесе теней, но никто не знал, что она собой представляет на самом деле. Так что, я её не перешел. Моя миссия не удалась, я провалился…
- Война… - повторила Кларисса, точно пробуя на вкус незнакомое слово. – Так значит, ты не чудовище?
- Я человек из плоти и крови, но наделенный магией, - голубые глаза Эльмо пристально смотрели на неё. – Именно это превращает меня в зверя в твоих глазах.
Девушка спрятала лицо в ладонях.
- Мне несколько раз казалось, что я вот-вот смогу увидеть…
- Не договаривай! – резко сказал инквизитор. – Иначе я буду вынужден предать тебя смерти на месте!!
Оба – и Эльмо, и Кларисса, - удивленно посмотрели на Иеронимуса.
- Я не хочу приносить клятву, потому что однажды уже делала это, - прошептала девушка. – Десять лет назад моя мать сбежала с менестрелем, и отец заставил меня поклясться, что я забуду её имя и никогда не попытаюсь её искать. Мне было восемь лет… - по щекам Клариссы потекли слезы. – Я знаю, что Священная клятва делает с человеком, и не хочу повторения. Лучше умереть… я передумала. Книга моя. Да.
- Ты не понимаешь… - начал Эльмо, но инквизитор прервал его.
- Она приняла решение, Птаха, разве ты не понял?! Пусть всё так и будет, - он тяжело вздохнул. – Но на тот случай, если ты всё-таки соберешься с мыслями и решишься сказать правду, даю тебе день и ночь на размышления. Если не передумаешь, завтра утром мы отправимся в Вальтен втроем.
Она промолчала.
- О чем говорится в этой книге?
Кларисса покраснела и ничего не ответила.
- Думай! – сурово приказал инквизитор и вышел. Эльмо поплелся за ним.
13.
Полная луна вышла из-за туч, и лесные духи оживились.
«Сегодня будет погоня!..»
И жертва уже была выбрана.